Опубликовано (обновлено) в каталоге: 13.10.2015

Народы Южной Сибири в тюркскую эпоху
Тюркское время: Второй тюркский каганат

В 679 году после гибели каганата Сеяньто среди оставшихся в Хангае группы тюрков-тугю вспыхнуло восстание, в результате которого был создан Второй каганат. Его границы значительно уступали границам Первого, и основные военные действия были направлены против местных племен Монголии и Южной Сибири (уйгуров, киданей, карлуков, басмалов, байырку, енисейских кыргызов и др). Главными противниками тюрков-тугю были уйгуры и енисейские кыргызы.

Возникновение Второго каганата ознаменовалось тем, что в 688 году тюрки разбили уйгуров (токуз-огузов) и выбили имя их предводителя Баз-кагана на одном из балбалов памятника Ильтерес-кагана. Однако уже в 742 году под ударами уйгуров и союзных с ними басмалов и карлуков Второй тюркский каганат пал и более не возродился. Власть перешла к уйгурам, создавшим в 745 году Уйгурский каганат во главе с династией Иологэ (Яглакар).

Среди многочисленных походов, предпринятых каганами Второго каганата, особого внимания заслуживает поход 711 года против енисейских кыргызов под предводительством крупнейших деятелей Второго каганата Кюль-Тегина, Могиляня (Бильге-кагана) и Тоньюкука. Этому походу предшествовал захват в 709 году территории Тувы, где жили чики и азы, войско которых было разбито при Орпене (современный Урбюн). Затем в зимних условиях, "проложив дорогу через снег глубиною в копье и поднявшись на Кöгменскую чернь (Западные Саяны)", тюрки разбили кыргызов, оставили здесь своего наместника и, очевидно, военный гарнизон. После этого, "поднявшись в Алтунскую чернь (Алтай)", тюрки дошли до Иртыша, переправились через него и разбили тюргешей. Военные события 709-711 годов имеют особое значение, так как они проходили непосредственно на территории Южной Сибири - в Туве, на Алтае, Среднем Енисее.

Выделить погребения с конем VII-VIII веков периода Второго каганата на территории Южной Сибири можно по появлению в них ряда элементов материальной культуры, не встречавшихся в памятниках предшествующего времени: серьги, так называемого "салтовского типа", бронзовые пряжки со щитком, железные эсовидные псалии с петлей, стремена с пластиной, гладкие поясные бляхи-оправы, главным образом простых геометрических форм (прямоугольные, с округлым верхним краем и т.д.). Причины появления этих инноваций, не являющихся результатом развития форм предшествующего времени, не совсем ясны.

Появление указанных элементов может быть связано с алтайским походом Чебихана, который, как уже говорилось, в 630 году во главе 30 тысячного войска "ушел на северную сторону Золотых гор", как полагает Л.Н.Гумилев, через Сайлюгем, то есть в Чуйскую степь, где находятся могильник Курай и другие наиболее известные погребения с конем, относящиеся к этому времени. Можно согласиться с Л.Н.Гумилевым, что "30 тясяч строевого войска", во главе которых шел Чеби, не могли быть одновременно уничтожены и переведены в Хангай, какая-то их часть должна была остаться на Алтае и сыграть определенную роль в развитии культуры местного населения. Действительно, в письменных источниках в составе телеских владений во второй половине VII века упоминается племя чеби, которое жило по соседству с карлуками Западного Алтая и, возможно, представляло собой ассимилированных потомков войска Чеби-хана.

Одной из наиболее достоверных хронологических привязок для определения времени возникновения южносибирских памятников периода Второго тюркского каганата могут служить предметы, найденные в датированных слоях Пенджикента, павшего в результате арабского завоевания в 720 году. Здесь наиболее полно представлены упомянутые серьги, пряжки и бляхи-оправы от поясных наборов (прямоугольные, с округлым краем, скошенные с одной стороны, с фестончатым краем), а также бляшки-лунницы, сердцевидные, четырехлепестковые и др.). Все они встречаются и в погребениях Южной Сибири и дают возможность определить время памятников VII-VIII веками.

К периоду Второго тюркского каганата относится большая часть погребений с конем в Минусинской котловине. Ориентировка погребенных в Минусинской котловине неустойчива или тяготеет к северному, северо-западному направлению. Предметы сопроводительного инвентаря близки к материалам погребений VII-VIII веков в Туве (ак-туругский этап) и на Горном Алтае (катандинский тип могил).

Происхождение и этническая принадлежность погребений с конем в Минусинской котловине вызывает достаточную неопределенность. С.В.Киселев и Л.А.Евтюхова считали их принадлежащими к енисейским кыргызам, перешедшим в IX веке к обряду трупоположения с конем. С этой датировкой в принципе согласилась В.П.Левашова, но она полагала, что обряд трупоположения с конем был занесен на Енисей в IX веке с Алтая, "когда Алтай, зависимый от енисейских кыргызов, был тесно связан с Хакассией". Большинство исследователей появление погребений с конем в Минусинской котловине так или иначе связывают с проникновением сюда тюрков-тугю, но по-разному датируют и соответственно интерпретируют это событие. Так посвятивший специальное исследование этому вопросу Ю.С.Худяков датирует все погребения с конем в Минусинской котловине VIII-IX веками и считает их древнетюркскими и связывает появление здесь с походом 711 году тюрков-тугю за Саяны. К ним же он относит несколько каменных изваяний, отдельные рунические надписи, оградки и поминальное сооружение. После некоторого периода проживания на Среднем Енисее, по мнению Ю.С.Худякова, в IX-X веке тюрки слились с кыргызами и переняли у них обряд трупосожжения.

Эта гипотеза может быть принята как одна из отражающих один из этапов проникновения тюрков (точнее, алтае-телеских тюрков) на Средний Енисей. Вместе с тем нельзя забывать сложную и малоизвестную историю взаимоотношений тюрков-тугю и енисейских кыргызов, поэтому вряд ли правомерно сводить все только к походу 711 года. Погребения с конем на территории Минусинской котловины образуют определенный хронологический ряд: Усть-Тесь и Кривинское (VI-VII век); Капчалы II, Тепсей III (VII-VIII, скорее всего VIII век); Таштык (VIII-IX век); Уйбат II, где найдены уже плоские ромбические наконечники стрел (IX-X век), что можно рассматривать как отражение длительного проживания на протяжении всей второй половины I тысячелетия в Минусинской котловине какой-то группы населения, хоронившей своих покойников в сопровождении коня. Это не исключает усиления данной общности в результате похода 711 года.

За пределами Саяно-Алтая погребений с конем VII-VIII веков известно очень мало. Уменьшение количества погребений с конем за пределами Саяно-Алтая в VII-VIII веках может быть сопряжено с сокращением политических границ Второго тюркского каганата по сравнению с Первым. Видимо, одновременно оно может рассматриваться как отражение определенных процессов этнической консолидации прежде распыленных групп тюркоязычного населения на территории Саяно-Алтайского нагорья.

Расцвет культуры алтае-телеских тюрков совпадает со временем падения Второго тюркского каганата и синхронно существованию Уйгурского каганата (745-840 годы), что еще раз подтверждает неправомерность отождествления их только с, тюрками-тугю, которые после падения тюркских каганатов уже не играли решающей роли в политических событиях северных районов Центральной Азии.

Обобщенно погребальный обряд населения Южного Алтая, Западной Тувы и соседних районов Монголии, откуда происходит комплекс предметов сопроводительного инвентаря, можно представить следующим образом. Все захоронения, как мужские, так и женские, совершались в грунтовых ямах, в сопровождении коня, реже двух коней, в некоторых случаях даже трех. Положение погребенных, как правило, на спине. Преимущественная ориентировка - северная и северо-восточная (с различными отклонениями), что, возможно, объясняется совмещением двух традиций - восточной ориентировки, характерной для более ранних памятников VI-VII веков, и северной, встречающейся в погребениях VII-VIII веков. Впрочем, между ними нет принципиальной разницы, так как та и другая лежат в пределах северо-восточного сектора. Ориентировка коней такая же или обратная. Взнузданные кони помещались на невысокой приступке сбоку от человека и отделялись стенкой из камней, вертикально вкопанных плит или лиственничных плах. Некоторые особенности погребального обряда можно проследить и в наборе предметов сопроводительного инвентаря. Так, видимо, ритуальными мотивами объясняются частые случаи нахождения в одних и тех же могилах разнотипных стремян, которые вряд ли можно объяснить только утилитарными соображениями. Интересной деталью погребального обряда являются также случаи совместного нахождения в женских погребениях зеркала, костяного или деревянного гребешка и ножичка, отражающих реальную этнографическую особенность оставившего их населения.

Близкие формы погребального обряда и предметов сопроводительного инвентаря позволяют объединить эти памятники в рамках одной археологической культуры, которая по наиболее известному могильнику может быть названа курайской. Памятники курайской культуры охватывают горно-степные районы Южного Алтая, Западной Тувы и незначительно соседние районы Северной Монголии. В этническом отношении население курайской культуры может быть условно определено как алтае-телеские тюрки, если иметь в виду общность, образовавшуюся в результате взаимодействия собственно тюркских и телеских племен на северной периферии Древнетюркских каганатов. Это было скотоводческое население, кочевавшее в пределах Саяно-Алтайской горной системы. В своем развитии курайская культура прошла три последовательных этапа: сложения (катандинский, VII-VIII века), расцвета (туэктинский, VIII-IX века) и завершения (поздний этап курайской культуры, IX-X века).

На Горном Алтае все этапы развития курайской культуры представлены материалами погребений самого Курайского могильника в Чуйской степи, исследованного С.В.Киселевым и Л.А.Евтюховой в 1935 году. Наиболее ранние из них, в которых были найдены гладкие бляхи-оправы, костяные пряжки с округлой верхней частью, застежки от пут и т.д., близки к могилам катандинского типа (VII-VIII века). Большая часть погребений, в том числе и наиболее яркие - с "тайниками" и сопроводительным захоронением нескольких коней (Курай IV), в которых были найдены великолепный наборный пояс с лировидными подвесками и надписью на наконечнике "Хозяина Ак-Кюна... кушак", серебряный сосуд, костяная рукоятка плети с зооморфным навершием, многочисленные украшения, серия наконечников стрел и т.д., датируются VIII-IX век. Аналогичные вещи были найдены в туэктинских курганах (Туэкта). Некоторые курайские погребения, в частности Курай III, откуда происходит стремя с приплюснутой петлей и прорезной подножкой - формой, характерной для культуры енисейских кыргызов, представляют поздний этап курайской культуры (IX- X век).

В Юго-Западной Туве с этими погребениями синхронны курганы, раскопанные А.Д.Грачом в Монгун-Тайгинском, Бай-Тайгинским и Овюрском районах. Как далеко на юг простирались границы распространения курайской культуры, сказать трудно. Очень близкие погребения как по погребальному обряду (сопроводительное захоронение двух коней, восточная и юго-восточная ориентировка), так и предметам сопроводительного инвентаря (эсовидные псалии, стремя с пластинчатой дужкой, зеркала, гребни, пряжки, детали поясных и сбруйных наборов) были открыты на реках Орхон Толе, однако отсутствие аналогичных памятников в районах Северо-Западной Монголии, непосредственно примыкающих к Южному Алтаю и Юго-Западной Туве, не дает возможности ответить на этот вопрос более или менее определенно.

Одним из наиболее известных памятников древнетюркской эпохи являются четырехугольные оградки с рядами камней-балбалов, в огромном количестве известные во всех районах Саяно-Алтайского нагорья и Монголии. Исследование многих из них не дало никаких остатков захоронений и показало культово-поминальное назначение этих сооружений.

Исследования всех предшествующих лет убедили исследователей, что в древнетюркских оградках отсутствуют предметы сопроводительного инвентаря. Тем не менее в последние годы сделан ряд интересных и важных находок. Так, на Горном Алтае на реке Юстыд в оградке около изваяния с сосудом в двух руках найдены стремена, удила, сбруйные наборы, а в отдельном поминальном ящичке - верхняя часть серебряного сосуда. В других оградках на Горном Алтае были найдены такие же вещи, в том числе плоский ромбический наконечник стрелы, позволяющий датировать комплекс, где он был найден, не ранее IX века. Оградка с предметами сопроводительного инвентаря была обнаружена и в Центральной Туве. Эти находки не только подтверждают культово-поминальное значение древнетюркских оградок, но и служат важным материалом для их хронологического определения.

Хронология различных типов древнетюркских оградок на Алтае (кудыргинский – V-VI века, аютинский - VII-VIII века, юстыдский - VIII-IX века, яконурский - IX-X века) не означает, что эти типы последовательно сменяют друг друга. Скорее, можно предполагать преобладание той или иной традиции устройства поминальных сооружений на определенных этапах развития алтае-телеских тюрков. По мнению В.Д.Кубарева, "анализ устройства этих оградок и находок в них позволяет прийти к заключению, что ни уйгурское, ни позднее кыргызское завоевания Алтая не только не вытеснили население алтайских тюрков с территории Восточного Алтая, но они продолжали обитать на Алтае, оживленно контактируя с племенами Тувы и Хакасии, сохранив при этом традиционные захоронения с конем и почти неизменный на протяжении V-X веков обычай сооружения поминальных оградок". В другой работе В.Д.Кубарев, хотя и допуская возможность вторичной установки более ранних изваяний у поздних поминальных оградок, отмечает, что "такое длительное бытование тюркских оградок, конечно, свидетельствует и о сохранившемся обычае установки изваяний на Алтае вплоть до X века".

На каком-то этапе способ изображения покойного изменился: появились так называемые "ростовые фигуры", представляющие, как считалось, стоящего человека. Поза стоящих фигур явилась одним из аргументов объяснения семантики древнетюркских изваяний как изображений главных врагов тюрков-тугю, призванных служить им в потустороннем мире. Однако дальнейшие исследования спорность заключения о древнетюркских каменных изваяниях как стоящих фигурах. Я.А.Шер первым, правда, в осторожной форме высказал предположение, что в древнетюркской скульптуре "изображены сидящие, а не стоящие люди". С.Г.Кляшторный на основании новых переводов рунических текстов и специального анализа термина "bediz", обозначающего сидящую фигуру, пришел к определенному выводу о том, что "практически все древнетюркские изваяния Монголии, Южной Сибири, Тувы и Семиречья, если даже они не изображены с подогнутыми ногами или на сиденьях (как, например, в Дариганге), показаны как сидящие - немного ниже пояса скульптура завершается, и остается лишь необработанная часть камня, погружаемая в землю. На поверхности земли, таким образом, изваяние фиксировалось в позе восседающего, хотя изображение подогнутых ног, не всегда легко исполнимое технически, опускалось".

Изваяния периода Второго тюркского каганата предположительно могут быть выделены по изображениям на них вещей катандинского типа, главным образом поясов с прямоугольными бляхами-оправами и серег "салтовского типа". Помимо упоминавшихся выше сидящих фигур в Туве и изваяний у оградок аютинского типа на Горном Алтае VII-VIII веков могут датироваться "стоящие" фигуры с такими же атрибутами, но без изображений сабель и сосудов на поддоне курайского типа. Говоря о хронологическом значении видов рубящего оружия на каменных изваяниях, следует отметить, что на них чаще всего изображены мечи или палаши с прямой рукоятью, предшествовавшие появлению сабли. К периоду существования Уйгурского каганата могут быть отнесены такие же изваяния, но с изображением палашей и сосудов на поддоне курайского типа. Важное значение для датировки этой группы изваяний имеют находки палашей с прямой рукоятью в погребениях VIII-IX веков в Восточном Казахстане и в Туве.

Отнесение ряда древнетюркских изваяний с оружием и сосудом при оградках к VIII-IX векам, в свою очередь, ставит вопрос об их отношении к изваяниям поздней, так называемой "уйгурской группы", изображающим фигуру человека с сосудом в двух руках и без сопроводительных оградок с камнями-балбалами, известными в Туве. Несмотря на различия иконографических особенностей, в этих изваяниях есть общие черты, например, поясные бляхи-оправы и кувшинчики на поддоне курайского типа. Тувинские изваяния с сосудом в руках отличаются сложным устройством пояса с дополнительными ремешками и лировидными подвесками, которые и послужили основанием для более поздней их датировки. Действительно, подобные подвески никогда не встречаются на изваяниях с оружием, но в археологических памятниках они повсеместно известны начиная с VIII-IX века. Поэтому представляется более правдоподобной оценка таких подвесок не как хронологического, а как социального признака. В таком случае изображения воинов с оружием и чиновников с сосудом в двух руках могут оказаться одновременными, но относящимися к разным социальным группам древнетюркского общества.

Таким образом, образование и крушение центральноазиатских государственных объединений не могло не вызвать некоторой перегруппировки алтае-телеских тюрков и оттеснения части их, в первую очередь горно-алтайских племен, на территорию Северного Алтая и в прилегающие районы юга Западной Сибири. Это подтверждается появлением ранее не встречавшихся в культуре Северного Алтая предметов (бронзовые щитовидные и фигурные бляшки, трехперый наконечник стрелы, однокольчатые удила с одним костяным двудырчатым псалием). Некоторый приток тюркского населения в районы Северного Алтая мог вызвать и поход Дулу-хана в 641 году против цюйше (протокыпчаков?). Показательно, что именно в это время кончает свое существование верхнеобская культура, скорее всего, в результате прихода новых тюркских племен.

С алтае-телескими тюрками связано и появление в степной части Алтая отдельных мемориальных памятников типа древнетюркских оградок и каменных изваяний (например, на верхнем Алее, у деревни Павловка). Несмотря на малочисленность этих материалов, можно предполагать, что на Северном Алтае в тюркское время проходили интенсивные процессы этнической ассимиляции и аккультурации. Смешиваясь с местным населением предшествующего времени, пришлые группы южного происхождения создавали тот этнокультурный субстрат, на основе которого в IX-X веках сложился северо-алтайский вариант сросткинской культуры.