Опубликовано (обновлено) в каталоге: 29.09.2016

Народы Южной Сибири в тюркскую эпоху
Сложение прототюркского субстрата: конец I тысячелетия до н.э.

Хунну

В древнетюркскую эпоху на территории Южной Сибири ряд этнонимов, известных в той или иной транскрипции, впервые упоминается в письменных источниках в связи с историей первого раннеклассового объединения Центральной Азии - государства Хунну.

Первоначально центр этого государства находился в Ордосе, где были найдены самые ранние погребения, считающиеся хуннскими. В письменных источниках содержатся отдельные упоминания о движении хуннов в ордосский период их истории в сторону севера Центральной Азии и Южной Сибири. Так, еще в конце III века до н.э. шаньюй Тоумань, первое достоверное лицо хуннской истории, "оказавшись не в силах победить царство Цинь, переселился на север", где хунны пробыли "более десяти лет" (с 221 по 209 год до н.э.), после чего в связи с изменением политической обстановки вернулись обратно в Ордос. После этого Маодунь (Модэ), сын Тоуманя, был отдан заложником к юечжам, чему, очевидно, должна была предшествовать победа юечжей над хуннами, которая могла иметь место во время пребывания Тоуманя "на севере". Придя к власти, Маодунь (более известный как шаньюй Модэ), фактический основатель хуннского государства, "напал на западе на юечжи и прогнал их". Однако войны хуннов с юечжами продолжались еще длительное время и закончились только в 165 году до н.э., когда юечжи были окончательно разбиты сыном Модэ шаньюем Лаошанем. Сразу же после победы над юечжами, в 201 году до н.э. Модэ предпринял военный поход, в результате которого "покорил на севере владения хуньюев, цюйше, гэгуней, динлинов и синьли". Таким образом, объединение "хуннских" земель было завершено к 176 году до н.э.

Распространение хуннов на север привело к тому, что около 120 года до н.э. центр хуннского государства был перенесен в Монголию, после чего "к югу от пустыни уже не было ставки их правителя".

В этот период истории хуннов в источниках зафиксированы неоднократные выступления против них северных покоренных племен. Так, первое выступление динлинов отмечено в 72 году до н.э. В I веке н.э. динлины неоднократно выступают в качестве одного из главных противников государства Хунну. После разделения хуннов в середине I века до н.э. на северных и южных динлины участвовали в войне против северных хуннов. Последний раз они упоминаются между 147 и 156 годами н.э., когда предводитель сяньбийцев Таньшихай "овладел всеми землями, бывшими под державою хуннов". Впоследствии, по сведениям письменных источников, потомки динлинов вошли в страну Хягас (енисейских кыргызов), жители которой "перемешались с динлинами".

Также известно, что гяньгуни, завоеванные Модэ в 201 году до н.э., были снова покорены Чжичжи шаньюем и, следовательно, также, как и динлины, до этого отделились от государства Хунну. При этом сообщается, что их "земли находились на расстоянии 7 тысяч ли западнее ставки шаньюя (на реке Толе в Монголии) и на расстоянии 5 тысяч ли севернее владения Чэши (Турфанский оазис в Восточном Туркестане).

Как далеко продвинулись хунны на север, сохранились ли их памятники на территории Южной Сибири, какие конкретно племена скрываются за этнонимами динлин, гяньгунь, цюйше, юечжи (другие, к сожалению, пока не идентифицируются), в каких районах они были расселены, с какими археологическими культурами могут быть связаны - вот вопросы, которые давно волнуют исследователей Центральной Азии, историков, археологов, востоковедов.

Юечжи

Юечжи многими исследователями связываются с массагетами Средней Азии, продвинувшимися во время греко-персидских войн далеко на восток вплоть до провинции Ганьсу и покорившими хуннов на территории Ордоса. С.И.Руденко, пытаясь объяснить многочисленные среднеазиатские параллели в находках пазырыкских курганов, предложил отождествление юечжей с пазырыкцами Горного Алтая. Также и С.В.Киселев писал: "Восточная экспансия массагетских (юечжийских) племен, с которыми были тесно связаны и азиатские скифы (саки), не могла не способствовать широкому распространению особенностей их культуры и искусства на восток. Одним из первых отражений распространения на восток сако-массагетской культуры, близкой к культуре ахеменидского Ирана, являются своеобразные черты знаменитых Пазырыкских курганов на Алтае".

Следует также отметить, что, согласно "Историческим запискам" Сыма-Цянь, "юэчжи проживали между Цилянь, горами Тянь-шань и Дуньхуаном", что соответствует восточной части Таримского бассейна. Далее (следуя тому же источнику) юэджи были вытеснены хуннами на север в Джунгарию, Алтай и Казахстан во II веке до н.э. - то есть тогда, когда на территории Алтая уже существовала Парызыкская, верне было бы сказать "скифская" культура. Таким образом, по мнению ряда исследователей, следует говорить о смешении живших на Алтае скифских племен и юечжей, которое, однако, существено не изменило существовавшие скифские культурные традиции, но внесло в них среднеазиатские элементы.

Поэтому на позднем этапе существования пазырыкской (скифской) культуры отождествление юечжей с пазырыкцами в целом может быть принято при условии широкого понимания границ распространения культур пазырыкского типа. На это обратил внимание А.Д.Грач, писавший, "ареал курганов пазырыкского типа включает не только территорию Алтая, но и обширные территории Центральной Азии и Восточного Казахстана. На всех этих территориях представлены памятники пазырыкского типа, оставленные племенами, которые, по-видимому, составляли весьма могущественный союз". К похожему выводу пришел и В.В.Волков, наметивший два больших этнокультурных ареала на севере Центральной Азии:

С восточным ареалом связано дальнейшее формирование монголоязычных племен, а с западным - тюркоязычных.

Завоевание хуннами юечжей во II веке до н.э. совпадает с началом позднего (шибинского по периодизации М.П.Грязнова) этапа пазырыкской культуры. Для погребений шибинского этапа при сохранении прежних конструктивных особенностей погребальных сооружений и "скифской триады" в комплексе предметов сопроводительного инвентаря (оружие, узда, звериный стиль), характерны некоторые инновации, например, замена бронзовых орудий железными, появление новых типов вещей, таких как пластинчатых и кольчатых ножей, богатый набор костяных и роговых изделий, которые могут быть связаны с влиянием хунну.

Именно в памятниках пазырыкской культуры Горного Алтая впервые появляется ряд элементов древнетюркского культурного комплекса. Это сопроводительные захоронения коней, расположенные в могильной яме на приступке с северной стороны, и вертикально вкопанные камни с восточной стороны некоторых пазырыкских курганов - прообразы будущих камней-балбалов. Следует отметить, что вертикально вкопанные камни еще раньше встречаются в культуре плиточных могил Забайкалья в этот период поздней бронзы, когда начинает распространяться обычай подчеркивания военных заслуг отдельных личностей, выражающийся, например, так же как в VII-IX веков н.э. у тюрков Южной Сибири в постановке у могильных памятников цепочек камней.

Динлины

Вопрос о динлинах, представителях древней европеоидной расы в Центральной Азии, был поставлен Г.Е.Грумм-Гржимайло, собравшем все известные к тому времени сведения о них, содержащиеся в письменных источниках. В дальнейшем развитие археологии и палеоантропологии позволило исследователям высказать ряд гипотез по поводу отождествления с динлинами носителей археологических южносибирских афанасьевской, карасукской, тагарской, таштыкской и монгун-тайгинской культур. Поскольку в письменных источниках динлины упоминаются лишь с конца III века до н.э., все отождествления с ними более ранних южносибирских культур не обоснованы. Наибольшее распространение получила версия о тагарской принадлежности динлинов.

Несмотря на фрагментарность письменных сведений, они позволяют предполагать широкое расселение динлинских племен севернее Гоби от Байкала до Иртыша. Л.Н.Гумилев, подводя в 1959 году итоги изучению динлинской проблемы, пришел к выводу, что, "вероятно, слово "динлин" было полисемантичным и имело нарицательное значение вместе с этнонимическим", обозначая население северной периферии хуннских владений.

Поэтому неясным остается и вопрос, какая именно группа динлинов была завоевана Модэ в 201 году до н.э. В очередности покоренных им племен динлины названы третьими после хуньюев и цюйше. В танских хрониках в составе этнической общности теле также названо племя хунь (хуньюй), которое "кочевало южнее всех (телеских) поколений". По данным Н.В.Кюнера, племя хунь обитало в районе Центральной Монголии. Следовательно, завоеванные Модэ динлины могли жить по соседству с ними (хунь) в Северной Монголии, но неизвестно, как далеко на север простирались их владения. Таким образом, в состав динлинов могли входить и племена тагарской культуры (а не наоборот), но территория расселения динлинов в целом не ограничивалась, как часто считается, лишь Минусинской котловиной.

По мнению многих исследователей, этноним динлин через переходные формы чиди и дили связывается с теле, также собирательным наименованием общности, сыгравшей большую, а в ряде случаев, решающую роль в истории древнетюркских этносоциальных объединений. Так Л.П.Потапов отмечает: "Наиболее видные современные ориенталисты склонны сводить его (название теле) через более ранние формы написания (например, Ch'in-le) к названию Ting-ling (динлины), носителями которого (по крайней мере в I веке н.э.) были и тюркоязычные племена". Таким образом, если теле - это динлины, то с их средой должно быть связано дальнейшее формирование ряда крупных народов древнетюркской эпохи (уйгуров, сеяньто, курыкан, дубо, байегу и др.), хотя доказать это, по данным археологии, не представляется возможным. Широкое расселение динлинов предполагает также и их совместное проживание с юечжами (во всяком случае, в граничной полосе), но каковы были взаимоотношения между двумя этими народами также неизвестно.

Гяньгуни

Наиболее определенно генетическая связь прослеживается с населением древнетюркской эпохи этнического наименования гэгунь (гяньгунь). В настоящее время установлено, что названия "гэгунь", "гяньгунь", "кигу", "цигу", "гегу", "хэгус", "хягас" представляют собой разновременные фонетические варианты одного этнонима "кыргыз", обозначавшего в I тысячелетии н.э. народ, живший на Среднем Енисее, в Минусинской котловине, и по этому признаку условно названный енисейскими кыргызами (в отличие от более поздних киргизов на Тянь-Шане). Однако если связь всех этих названий со средневековыми кыргызами не вызывает сомнения, то в вопросах их локализации и возможности соотнесения с какой-либо археологической культурой хуннского времени остается много неясного.

Рассматривая свидетельства письменных источников о северном походе Модэ, В.В.Бартольд отмечал, что "рассказ о событии 201 года до н.э. ничего не говорит ни об области киргизов, ни о ее местоположении". Однако географические указания относительно нахождения ставки Чжичжи шаньюя, позволили В.В.Бартольду предположить, что "киргизы тогда жили не только на Енисее, но и южнее, в той местности, где теперь озеро Кыргыз-нор", то есть в Северо-Западной Монголии. В дальнейшем идея о первоначальном проживании гяньгуней (кыргызов) именно в Северо-Западной Монголии укрепилась в литературе. На ней в значительной степени основана и высказанная С.В.Киселевым и развернутая Л.Р.Кызласовым гипотеза о двухэтапном проникновении (при Модэ и Чжичжи) тюркоязычных гяньгуней на север, в Минусинскую котловину, где произошло смешение их с местными тагарскими (динлинскими?) племенами, что и положило начало сложению кыргызского этноса.

Следует также отметить, что даже В.В.Бартольд проявлял некоторую осторожность в привлечении названия озера Кыргыз-нор в Северо-Западной Монголии в качестве свидетельства пребывания здесь древних гяньгуней. Он писал: "Насколько мне известно, нет сведений о том, когда и почему озеро получило такое название". В целом же, не отрицая возможности проживания гяньгуней в конце I тысячелетия до н.э. в Северо-Западной Монголии, приходится признать, что бесспорных доказательств этого нет и возможны другие точки зрения, также имеющие характер более или менее обоснованных гипотез.

Однако широкое расселение енисейских. кыргызов в середине IX века, как это будет показано ниже, явилось важнейшим этапом этнической истории практически всех народов севера Центральной Азии, а память о нем, закрепленная в топонимах, гидронимах и названиях древних курганов, не менее реальна, чем воспоминания двухтысячелетней давности, когда народа, с которым они связываются, фактически еще не существовало.

В этой связи наибольший интерес представляют материалы, относящиеся ко времени завоевания гэгуней Модэ шаньюем: погребения в каменных ящиках, грунтовых ямах, перекрытых плитами (очевидно, упрощенный вариант ящика) и куполообразных склепах в Туве, объединенные А.Д.Грачом под общим названием памятников улуг-хемской культуры.

Материалы раскопок этих памятников, к сожалению, практически не опубликованы, но по кратким сообщениям о них можно судить о составе сопроводительного инвентаря, в котором сочетаются прежние вещи скифского облика с новыми формами предметов хуннского происхождения. С одной стороны, это свидетельствует о более длительном, чем принято считать, существовании племен скифского времени; с другой - указывает на появление в конце III века до н.э. нового пришлого населения, хоронившего своих покойников в каменных ящиках и хорошо знакомого с хуннской культурной традицией.

Одновременно (III-II века до н.э.) каменные склепы появляются в Туве, например, на могильнике Аргалыкты I. Они представляли собой цилиндрические камеры, стенки которых были сплошь выложены плоскими каменными плитками, образовавшими в наземной части по принципу ложного свода невысокое куполообразное сооружение с плоским перекрытием из крупных плит. А со II века до н.э. (тесинский этап тагарской культуры) многочисленные погребения в каменных ящиках и грунтовые могилы с каменными конструкциями появляются и в Минусинской котловине. Отметим, что, начиная с эпохи бронзы, обряд погребения в каменных ящиках являлся традиционным для Минусинской котловины, однако он почти исчезает к концу сарагашенского этапа тагарской культуры. Поэтому, вероятно, правомерно связывать "вторичное" появление каменных ящиков на тесинском этапе с аналогичными погребениями в Туве и притоком оттуда в начале II века до н.э. нового населения, возродившего эту традицию на Среднем Енисее. В пользу такого предположения говорят также не свойственный ранее для Минусинской котловины обычай впускных погребений в ограды более древних курганов и налепной валик на керамике, ранее здесь не встречавшийся, но являющийся отличительным признаком тувинской керамики скифского времени.

Отдельные погребения в каменных ящиках известны также на Алтае, в Прибайкалье и Забайкалье. Это может свидетельствовать о распространении каких-то групп носителей традиции "ящичных" погребений как в западном, так и в восточном направлениях. Они повсеместно сосуществуют с другими типами памятников - коллективными погребениями в камерах-срубах в Туве, позднетагарскими большими курганами в Минусинской котловине, сопроводительными захоронениями коней на Горном Алтае, хуннскими могилами в Забайкалье. Но основная масса оставившего их населения, судя по концентрации памятников, в конце I тысячелетия до н.э. была сосредоточена на Верхнем и Среднем Енисее.

Вопрос об этнической принадлежности памятников улуг-хемской культуры в Туве и тесинского этапа в Минусинской котловине еще не раскрыт и носит предварительный характер. Однако есть основания предположить их возможную принадлежность гяньгуням. Основанием для этого могут служить данные этногеографии о расселении гяньгуней в это время в Северо-Западной Монголии и на Верхнем Енисее, совпадение хронологии событий, связанных с северным походом Модэ в 201 году до н.э. и появлением "ящичных" погребений на севере Центральной Азии, присутствие хуннского компонента в культуре "тесинцев" и "улуг-хемцев", явно свидетельствующее о знакомстве их с культурой хунну, последовательность распространения "ящичных" или близких им по культуре погребений, появившихся, по-видимому, с конца III века до н.э. в Туве и со II века до н.э. в Минусинской котловине, наконец, несомненное участие тесинцев (гяньгуней?) в сложении таштыкской культуры, послужившей основой для дальнейшего развития культуры енисейских кыргызов.

Цюйше

Последний этноним, упомянутый в числе присоединенных Маодунем владений и поддающийся исторической интерпретации - цюйше. Б.Карлгреном была предложена транскрипция цюйше-кюйше как кыйчак, или кыпчак, которую наиболее активно поддержал А.Н.Бернштам. Этой же точки зрения придерживаются другие исследователи (Гумилев, Потапов, Кумеков, Шаниязов). Носителей этнонима цюйше обычно помещают в Северо-Западной Монголии. Основанием для этого служит упоминание о кыпчаках в известной Селенгинской надписи середины VIII века н.э.

Позже название цюйше упоминается еще раз в связи с историей Западно-тюркского каганата при описании похода Дулу-хана в 641 году н.э. против племен, не вошедших в состав союза дулу и нушиби, среди которых названы цзюйше и гэгу (кыргызы), в это время уже несомненно жившие на территории Среднего Енисея. Очевидно, по соседству с ними, скорее всего в бассейне Верхней Оби, должны были находиться и цюйше-кыпчаки, продвинувшиеся сюда, как показывают археологические материалы, в начале I тысячелетия н.э. и ассимилировавшие местные племена большереченской культуры.

По мнению Т.Н.Троицкой, приблизительно к этому времени относится первая волна расселения в Новосибирском Приобье кулайских племен, которая была вызвана ослаблением большереченцев в результате нарушения их связей с юечжами (пазырыкцами), павшими под ударами военных походов хунну. В результате на территории Северного Алтая и прилегающих районов юга Западной Сибири начинает складываться сложная этнокультурная общность, состоящая из местных и пришлых, северного и южного компонентов.

Одной из причин переселения гяньгуней на Средний Енисей и, возможно, цюйше на Верхнюю Обь могло послужить перенесение центра хуннского государства около 120 года до н.э. в Монголию, несомненно активизировавшее отношения между хуннами и местным населением севера Центральной Азии. На завоеванных хуннами землях, естественно, происходило перемещение разных групп населения, осуществлялись взаимные контакты и процессы этнической ассимиляции, приводившие к передаче и распространению культурных ценностей, ведущее место среди которых принадлежало традициям хуннского этноса. Область распространения хуннской культуры или ее влияния была безусловно шире этнической территории собственно хуннов и охватывала все расположенные к северу от Монголии районы расселения подвластных им южносибирских племен.

Влияние хуннов на народы Южной Сибири

Следы пребывания хуннов в Южной Сибири не только многочисленны, но и разнообразны: в одних районах, более южных, встречаются хуннские памятники, в других явно прослеживается влияние хуннской культуры, ослабляясь в более северных и отдаленных областях.

В Туве погребения хуннов, датируемые рубежом н.э., представлены каменными курганами трапецевидной формы с пристройками (дромосами) и глубокими могильными ямами, на дне которых находились гробы, помещенные в узкие прямоугольные срубы, аналогичные погребениям хуннской знати в Монголии (Ноин-Ула) и рядовым хуннским курганам Забайкалья (Ильмовая падь др.).

Пребывание хуннов на Горном Алтае в это время отмечено только случаями находок в курганах скифского времени хуннской керамики, например, в могильнике Узунтал-I. Поскольку курган был ограблен еще в древности, судить об обстоятельствах ее появления трудно. Однако позднее на Алтае были открыты керамические печи для изготовления такой керамики, бесспорно свидетельствующие о пребывании здесь какой-то группы хуннов.

Влияние хуннов наиболее отчетливо отразилось в сопроводительном инвентаре из погребений улуг-хемской культуры в Туве и тесинского этапа тагарской культуры в Минусинской котловине, включающем в себя целый ряд предметов, ранее не встречавшихся в Южной Сибири, но имеющих ближайшие аналогии в хуннских памятниках Забайкалья, главным образом в материалах Дэрестуйского могильника и Иволгинского городища. К ним относятся наконечники стрел с расщепленным основанием, накладки луков хуннского типа, железные ножи с кольцевидным навершием, костяные пряжки с выступающим носиком, различного рода бронзовые ажурные украшения и т. д.

В северные и западные районы Южной Сибири влияние хуннской культуры распространилось уже через среду населения тесинского этапа в Минусинской котловине и шибинского этапа пазырыкской культуры в Горном Алтае. В Восточном Казахстане в это время происходят существенные изменения кулажургинской культуры. В погребениях поздней группы найдены короткий кинжал с прямым перекрестием шибинского (арагольского) типа, петельчатые и кольчатые ножи, типологически близкие тесинским.

Своеобразным индикатором для определения границ влияния хуннской культуры на южносибирские племена могут служить поясные ажурные пластины с изображениями животных, аналогичные ордосским или забайкальским. Следует отметить, что многие из них в Туве и Минусинской котловине являются репликами местных мастеров хуннских импортных изделий. Последнее весьма важно для определения характера взаимоотношений южно-сибирских племен и хунну: находясь под влиянием хуннской культуры, население Южной Сибири не только воспринимало, но и самостоятельно воспроизводило образцы хуннской культуры. В целом находки бронзовых ажурных пластин очерчивают территориальные границы влияния хуннской культуры: от Прибайкалья на востоке до Кемеровской области на западе, от Тувы на юге до северных районов Хакасии на севере. По всей указанной территории, очевидно, независимо от конкретных форм установившихся контактов, происходили этнокультурные процессы, заключавшиеся в постепенном разрушении культур скифского типа и столь же постепенном распространении влияния хуннской культуры. В археологическом материале они выразились, с одной стороны, в резком сокращении бронзолитейного производства, изменении канонов скифо-сибирского звериного стиля, использовании в сопроводительном инвентаре в основном вотивных вещей, передающих форму прежних бронзовых предметов; с другой - в появлении и широком распространении к рубежу н.э. предметов из железа, кости и рога, так или иначе связанных с хуннской традицией.

Многие из этих вещей продолжали бытовать без существенных изменений и в древнетюркскую эпоху. Особого внимания заслуживает лук хуннского типа, который в классическом виде имел семь накладок: две пары концевых и три срединных, из которых две широких помещались по бокам деревянной кибити (основы лука), а третья" узкая, со слегка расширяющимися концами - посередине между ними с внутренней стороны. Плечевые части лука дополнительно укреплялись узкими костяными пластинами. Все дальнейшее развитие южно-сибирского лука шло по линии упрощения и усовершенствования лука именно хуннского типа.

Таким образом, начало образования прототюркского субстрата на территории Южной Сибири характеризуется двумя взаимосвязанными процессами. Во-первых, сложением нескольких этнокультурных ареалов, которые по сохранившимся в письменных источниках сведениям могут быть названы юечжийским (Горный Алтай, СевероЗападная Монголия), протокыргызским (Верхний и Средний Енисей), протокыпчакским (степной Алтай) и прототелеским (на широкой территории от Байкала до Иртыша без точной локализации. Во-вторых, повсеместным распространением хуннской культуры, по-разному воспринятой южносибирскими племенами, но одинаково сыгравшей роль консолидирующего и направляющего фактора на пути развития древнетюркского историко-культурного комплекса.